Директор свердловской Драмы в юбилейном интервью рассказал о госполитике в культуре, доносах и зависти Безрукова
Новый сезон в Свердловском областном театре драмы начался сразу с двух громких премьер – спектаклей «Измена» и «Любой ценой». Прямо сейчас в театре готовится очередная постановка, о которой ЕАН обязательно расскажет позднее.
В этом году исполняется десять лет, как театр возглавил Алексей Бадаев. Мало того, 23 ноября у него личный юбилей – топ-менеджеру и режиссеру исполняется 50 лет. В интервью ЕАН он рассказал о гастролях в отдаленных регионах, театральном постковидном буме, государственной политике в сфере культуры и особенностях екатеринбургского театра.
- С чем связан зрительский бум, который наблюдается в театрах в последние годы?
- Как такового бума уже нет. Он был после пандемии, когда зрители буквально сметали все билеты задолго до спектакля. Сейчас же по многим спектаклям все вернулось на прежний уровень, за исключением хитовых. Глубина продаж ушла, билеты подбирают уже ближе к дате спектакля.
- Хитовые – это «А зори здесь тихие...»?
- Это несколько спектаклей малой формы: «А зори здесь тихие…», «Вий», «Лифт». Что касается большой сцены, то здесь по-прежнему сметают билеты на «Мастера и Маргариту», «Только для женщин», на премьеры прошлого сезона «Анна Каренина», «Ночь нежна».
- Как начался сезон? Что ждет екатеринбургского зрителя в этом году?
- Мы уже сыграли две премьеры – «Измену» и «Любой ценой…». Завтра приезжает новый режиссер, уже запущены в работу декорации и костюмы для новогодней премьеры. Кроме того, мы обсуждаем мартовскую премьеру, смотрим варианты с художником.
- Это будет «Евгений Онегин». Почему решили поставить именно это произведение?
- Это идея режиссера Михаила Заеца, с которым мы давно работаем. В прошлый раз я предложил ему поставить «Анну Каренину», он подумал и согласился. Но на самом деле он давно хотел сделать спектакль по «Евгению Онегину», а я сопротивлялся, потому что в ТЮЗе есть такая постановка. Но она идет на малой сцене, кроме того, с момента премьеры прошло достаточно много времени, да и у нас будет нечто совершенно иное по масштабу, сцене, идее.
В театре всегда выгоднее соглашаться на предложение режиссера, чем что-то ему навязывать. Если режиссер сам предлагает, значит, он уже выносил идею, знает, как ее реализовать.
- Это будет «Евгений Онегин» на новый лад?
- Думаю, что это будет микс, ведь что такое «чистая классика», сейчас сказать на самом деле достаточно сложно. В Малом театре в Москве музееподобные спектакли находят своего зрителя, но, конечно, любое классическое произведение требует переосмысления.
- Не так давно театр гастролировал на Сахалине. Есть уже какие-то планы по дальнейшим гастролям?
- После того, как заработала программа от Минкульта и Росконцерта под названием «Большие гастроли», стало проще ездить в другие регионы, хотя начинали мы и без нее за счет нашего учредителя – регионального министерства - и за свой счет.
Если не ошибаюсь, в 2019 году мы начали ездить с федеральной поддержкой: в Хабаровск, Калининград, на Сахалин. Все это непросто организовать, ведь обычно театры выбирают обмены между относительно близкими регионами, никто не суется на Дальний Восток.
Сначала нам отказали из-за дороговизны реализации проекта, но мы напомнили, что в программе говорится о содействии в организации обменных гастролей не только между ближними регионами, но и возможности оказаться где-то далеко. И представители Росконцерта пошли нам навстречу, попросив нас взять на себя часть расходов, но оплатив существенную часть сметы.
На следующий год у нас запланирован и готовится обмен с Краснодарским театром, а также поступило приглашение из Хабаровска. Я надеюсь, что эти планы сбудутся, потому что хабаровчане нас видели в 2019 году и хотят теперь полноценные гастроли, беря расходы на себя.
- Какой смысл в такой программе?
- До Челябинска или Тюмени мы легко можем доехать самостоятельно, здесь нам не нужна помощь. Но когда стоимость гастролей на Дальнем Востоке превышает сумму в 10 млн, то справляться самостоятельно становится уже сложнее.
- Почему для театра важно ездить так далеко?
- Во-первых, это важно для того, чтобы самим набраться впечатлений, во-вторых, это совершенно другая публика. В таких поездках начинаешь подобные вещи осознавать.
Даже в близких к нам Перми и Тюмени уже другие люди, а уж Сахалин – это и вовсе край страны. Для сахалинцев наши гастроли были праздником: до сих пор поступают отзывы и рецензии на наши постановки. Ведь ничего, кроме антрепризы, к ним не доезжает. Хотя в последнее время опять же благодаря «Большим гастролям» было несколько спектаклей театра Вахтангова. Но серьезный, большой театр с полноценными гастролями к ним не приезжал уже десятки лет. Интерес был огромный, въедливый: публика обсуждала, сравнивала, для нее стала открытием «Анна Каренина» Заеца, потому что у них он ставил несколько комедий, люди знали его с другой стороны. Были открыты новые имена как для них, так и для нас – это очень интересный опыт.
- Чем различается публика по регионам?
- Наша ознакомительная поездка на Сахалин была через Новосибирск, а оттуда рейсы идут в основном с вахтовиками. Увидев эту публику, я спросил директора театра: «Вам везти комедии?», на что он ответил: «Ни в коем случае. У нас подготовленный, серьезный зритель». Хотя касательно комедий тоже бывает спорно. К примеру, нашу постановку «Только для женщин» они просили не включать в гастрольный план, но поставили ту же пьесу в собственном театре, кстати, сделал это Михаил Заец. В целом же уровень театрального зрителя всегда хорошо заметен именно по положению главного театра.
По приезде в разные города бывает сразу видно, когда зритель не подготовлен. Начиная с того, что люди не умеют себя вести в зале, и вплоть до отзывов вроде «Зачем вы привезли нам «Железнову Вассу», лучше бы комедию».
- Что самое обидное и страшное для режиссера, руководителя театра? Уход зрителя в антракте?
- Нет, это вполне нормально, если уходит около 10 % зрителей. Я слышал эту цифру от директоров крупнейших театров Москвы, у нас же такой процент никогда не уходит. Здесь очень важна уверенность в собственной правоте. Когда ты сам не уверен, неоднозначно относишься к спектаклю.
Я помню, что самый большой исход зрителей у нас был на премьере «Зойкиной квартиры» в 2015 году. Тогда на двух премьерах уходило больше трети зала. Но я был уверен в этом спектакле, просто зритель в то время не был подготовлен: в театре было много развлекательных спектаклей, многих постановка попросту оглушила. Потом посещаемость выровнялась, спектакль успешно идет девятый год, и зрители ходят на него по несколько раз. Я считаю его лучшим спектаклем нашего театра по сей день, а премьерная публика – не показатель.
Самое страшное – когда ты сам не уверен в том, что ты ставишь. Я стараюсь быть уверенным в чужих спектаклях, а в своих, конечно, никогда не уверен (смеется).
- Как зритель воспринял спектакль «Любой ценой…»?
На что готов ты: отдай свой голос на премьере английской пьесы в свердловской Драме
- Очень сложно сказать. Я сам сижу напротив зрителей и видел их лица. Сперва казалось, что они скучают, но потом были аплодисменты в конце первого действия, после спектакля зрители выходили, бурно обсуждая увиденное.
Мне в соцсетях до сих пишут знакомые и незнакомые люди сообщения вроде: «Что вы натворили? Муж и жена проголосовали по-разному, полночи спорили и вынуждены были открыть лучшую бутылку, которую берегли для торжественного случая». Это здорово, мне очень нравится такая реакция.
Спектакль вышел разговорный, давно хотелось окунуться в такой психологический, казалось бы, давно ушедший театр. Если удалось чем-то задеть публику, то я рад. Мы сохранили пьесу, но полностью перелопатили финал: наш зритель остался бы в недоумении от английского варианта. Судя по многочисленным отзывам, тот ход, который мы придумали с артистами, действительно «зашел» зрителю.
В целом, я не сторонник интерактива в театре, тем более, что многим зрителям не нравится, когда их вовлекают в процесс. Однако в данном случае этот прием был необходим.
После премьеры наш министр культуры задала вопрос, почему мы выбрали именно эту пьесу сейчас, но постановку похвалила и призналась, что у нее откликнулось. И ее вопрос можно понять: на первый взгляд пьеса скучновата, она отражает не наши реалии, непонятно, пойдут ли на этот спектакль. Кроме того, театр теряет деньги: можно сыграть спектакль на 770 зрительских мест, а у нас задействовано всего 140. Мне кажется, что спектакль удался еще и потому, что в разные дни мнения людей делятся по-разному. К примеру, на предпоказе около 85 % проголосовали за одно, на трех премьерных показах две трети выбрали противоположную точку зрения, как я и задумывал, хотя многие были против. Впрочем, я сразу предупредил команду: «Ребята, мы вообще не должны давать никаких ответов, потому что театр – это вопросы». И мы должны задавать эти вопросы, которые в ходе постановки заставляют мнения зрителей меняться.
- Какой должен быть баланс комедии и других жанров в репертуаре театра драмы?
- Сам я могу назвать четыре чисто комедийных постановки – «Только для женщин», «Ханума», «Служебный роман» и «Двенадцатая ночь», сейчас готовим к показу еще одну. Безусловно, комедия преобладать не должна, ведь когда она преобладает, театр катится немного не в ту сторону. Но зритель любит комедии, многие с них начинают ходить в театр. Там они узнают артистов и начинают отслеживать их в других спектаклях. Яркий пример – это наша Ирина Ермолова: многие зрители продолжают говорить, что Ханума в одноименном спектакле - это самая любимая ее роль. Благодаря «Хануме» они пришли на «Чайку», на «Железнову Вассу» и так далее, чтобы увидеть актрису в других ролях.
- Есть ли потребность менять этот баланс в зависимости от времени? К примеру, нет сейчас у зрителя больше запросов на комедию, нежели на драму?
- Есть же не только комедия, заслуживает внимания мелодрама – более сложный жанр, который получился, к примеру, у Владимира Панкова в «Измене». Он сразу говорил, что это будет хорошая мелодрама, которая должна быть в репертуаре театра. Есть и более сложные жанры, которые трудно определить. Я, например, до сих пор не знаю, к какому жанру отнести постановку «Ночь нежна».
Иногда комедийные постановки вызывают у зрителей неоднозначную реакцию. Накануне мне написал человек, который возмущался, что такими спектаклями, как «Только для женщин» или «Мадам Рубинштейн» я веду публику к деградации.
- Вас задевают такие сообщения?
- Нет, я его поблагодарил за высказанное мнение. Гораздо неприятнее, когда подобные люди начинают писать сразу президенту – такого хватает по разным поводам. Сразу включается бюрократическая машина, которая обязывает меня дать конкретный ответ в четкие сроки. Сидишь и объясняешь, что ты не верблюд.
- Похоже на доносы…
- Мне запомнился один человек, кажется, по фамилии Санжаровский, который прислал мне свою повесть, написанную в 1963 году (речь об Анатолии Санджаровском, авторе повести «Оренбургский платок» - прим. ЕАН). С первых строк было понятно, что ставить такое нельзя, и я ответил отказом. В итоге автор написал жалобу президенту, что театр не ставит «современную уральскую драматургию». Мне пришлось тогда отписываться, что у нас идут Богаев, Пулинович, Сигарев, Архипов, Васьковская, а этот конкретный автор никакого отношения ни к Уралу, ни к драматургии не имеет.
- Такое происходит часто?
- К счастью, нет, но примерно полгода назад жалобщики активизировались в Москве, Санкт-Петербурге. Я говорил со Львом Додиным (художественный руководитель МДТ, Санкт-Петербург – прим. ЕАН), он сетует, что приходится постоянно отписываться от нападок.
Все сейчас начинают искать везде каких-то врагов, думая, что лучше других разбираются в основах государственной политики в сфере культуры.
Это действительно примета времени: помните, одно время по телеканалам были модными программы вроде «Ревизорро», которые демонстрировали, как удобно ходить и указывать другим, как им жить и работать, вместо того, чтобы делать что-то самому.
- Государственная политика в сфере культуры – что это такое?
- Это попытки сформулировать, как государство видит ту культуру, которую финансирует.
На самом деле я понимаю попытки системы защититься, потому что в 90-е как началась эра под девизом «возможно все», так она и продолжалась долгие годы.
Впрочем, многие вещи в театрах меня раздражают и по сей день. Книгу можно запечатать в пленку, отметить ценз «18+», и пусть покупает, кто хочет. Немногие люди приходят в театр, прочитав, куда они идут. В основном же зрители идут, заинтересовавшись афишей, названием, а когда придут, видят стадо голых мужчин на сцене или нечто подобное. Многих такое возмущает.
Попытка ввести некоторый ценз была, впрочем, не очень удачная: имею в виду историю с запретом курения и обсценной лексики на сцене. После этого я не видел ни одного спектакля в Москве или Питере, где на сцене бы не курили. Закурили даже в тех театрах, где никогда не курили, потому что все захотели выразить свое несогласие.
Что касается нашего театра, то я сразу запретил курить на сцене, потому что закон есть закон, каким бы он ни был. Многие столичные режиссеры этому удивлялись, но я отсылал их читать нормативы. Всегда можно найти способ выразить художественную мысль без нарушений закона.
- Цензура существует?
- Наверное, существует, но нас пока не касалась.
- Вам нужно согласовывать пьесы перед постановкой?
- Нет, таких требований нам никто не выдвигает.
- Есть ли в нашем театре драмы актеры-примы?
- Конечно, есть. Я уже называл Ирину Ермолову, я даже присматриваю режиссеров именно для нее. Если бы ее не было в труппе, то не было бы Григория Козлова и его «Чайки». Кстати, недавно мы говорили о нем с Сергеем Безруковым на одном фестивале. «Тебе так повезло! Я Козлова заманивал в свой театр столько лет, но он так у меня ничего не поставил», - сетовал Безруков.
Нельзя не сказать про Игоря Кожевина, Таню Малинникову. В театре много артистов, которые могут быть «первачами», тянуть на себе спектакли. У меня есть правило: каждый новый артист должен пройти испытание серьезной ролью. Поэтому я первый контракт с актерами больше, чем на сезон не подписываю, и каждому дается возможность проявить себя. Правда, это не всегда случается, но чаще все же происходит. Тут у нас расходятся позиции с Владимиром Панковым, он говорит мне:
«Возьми человека, пусть он лет пять у тебя постоит в третьем ряду, потом научится чуть большему».
Но мне не нужно, чтобы человек сыграл свою первую главную роль к сорока годам. Если я беру артиста, то должен знать, что могу делать на него ставку.
- Игорь Кожевин рассказывал нам в интервью, что ему достаточно часто перепадают главные роли, которыми он хотел бы с радостью поделиться с коллегами.
«Это не про бабло и картонку»: актер Игорь Кожевин – о выходе фильма «1993», театре и уральской идентичности
- Когда к нам приезжают режиссеры, то многие сразу хотят заполучить Кожевина. Но я им отказываю, объясняя, что он не может играть в каждом спектакле и должен отдыхать.
- Игорь еще и в кино сниматься успевает. Кстати, как вы к такому относитесь? Некоторым руководителям театров очень не нравится, когда их артисты постоянно ездят на съемки в столицу.
- Это хорошо, если не мешает театру. Когда Игорь прошел пробы у Александра Велединского в «1993», то он сообщил об этом за два месяца, мы все детально обсудили, обговорив даты, и выстроили график, который приняла съемочная группа. Бывало у Игоря и так, что днем он отыгрывал спектакль, а ночью улетал на съемки.
Конечно, если артист придет ко мне и поставит перед фактом, что он улетает на месяц сниматься в кино, то я в ответ попрошу его написать заявление об уходе. Здесь важно соблюсти порядок и интересы всех сторон, именно наши ведущие артисты понимают это лучше других - и Ермолова, и Кожевин. С Ириной Владимировной были ситуации, когда она отказывалась от съемок ради спектаклей.
- На последней премьере во время пресс-подхода вы обронили фразу: «Мы обсудили спектакль с труппой». Мне всегда казалось, что директор театра и режиссер – это царь и бог, разве нет?
- Всегда лучше сосуществовать в диалоге. Когда худрук существует отдельно от директора (Алексей Феликсович совмещает обе должности - прим. ЕАН), он всегда может оставаться эдаким демократом, а все вопросы, где нужно нажимать и давить, оставить директору.
- Хороший и плохой полицейский.
- Да. Что касается меня, то я не прощаю только предательства театра, обо всем остальном можно договориться. Когда я ставлю свои спектакли, то в самом начале даю возможность всем желающим выйти. Мало ли, вдруг кому-то не нравится пьеса, роль и так далее, хотя такое бывает крайне редко. Актер может начать работать через силу, но, если ему что-то не нравится, он все потащит вниз.
- Екатеринбургский театр в целом – он какой?
- Наш театр совершенно точно не провинциален. Я действительно много вижу постановок в Москве, в Питере, но иногда спектакли вызывают большое удивление и даже разочарование. Это доказывает, что наш театр – и не только театр драмы – выше уровнем того, что показывают на многих столичных площадках. Нужно отметить и готовность труппы работать, и разноплановость артистов, которые бросаются в это все и вывозят на самом высоком уровне. К примеру, в спектакле «Измена» одна из наших лучших артисток Юлия Костина получила роль без слов. Она играет официантку Верочку, и следить за ней на сцене – это отдельное удовольствие. Такая работа дорогого стоит.
Нам говорят, что нужно входить в некую обойму, постоянно мелькать в повестке. Для этого необходимо звать конкретных критиков, конкретных режиссеров. Но играть в эти игры не хочется.
В конце концов, мы раз в год что-то показываем в Москве, имеем своего зрителя, критиков, которые ждут и любят нас. Существуют какие-то определенные тусовки, в которые мы не входим, и задачи себе такой, признаться, не ставим.
- Выше вы упомянули Безрукова, который очень бы хотел заполучить в свой театр Козлова. Есть ли какой-то режиссер, которого вы бы хотели заманить, заполучить?
- Это сложный вопрос, потому что, конечно, любимые режиссеры есть, но я знаю, как они работают, и понимаю, что, если заманю, создам себе эшафот собственными руками. У меня одно время было большое желание поработать с Юрием Бутусовым, которого, конечно, я зазвать не мог. Но я говорил с директорами театров, работавшими с ним, и пришел к выводу, что, позвав его, нужно быть готовым абсолютно ко всему. Хотя это была бы интересная работа.
- В спектакле «Любой ценой…» я заметила талантливого юного артиста Кирилла Лозового. Будучи преподавателем в театральном институте, вы часто ищете себе там будущих актеров?
- Что касается конкретно этого примера, то нет – я никогда не обращал внимания на отделение музыкального театра. Но Константин Шавкунов (артист театра драмы - прим. ЕАН), который задействован в этом спектакле и так же, как я, преподает в институте, много рассказывал про этого студента. Я посмотрел с ним несколько спектаклей, попробовали сделать несколько сцен, и я увидел, что у парня есть хорошее драматическое нутро.
Чаще всего я, конечно, выбираю себе будущие кадры заранее. Читая лекции, я начинаю присматриваться на втором курсе: сперва внешне, так как типажность в театре очень важна, затем начинаю ходить на спектакли в аудитории, учебном театре. За 10 лет было только два отказа от актеров, но на то были серьезные причины, не имеющие отношения к театру, – люди просто не планировали остаться в Екатеринбурге. Но в целом мне всегда удается заполучить в драму лучших. Тем же, кто претендует на службу в театре со стороны, я всегда отвечаю, что мы берем своих. Попасть к нам со стороны может, наверное, только уже сложившийся артист. К примеру, Алексей Агапов, который закончил Челябинскую академию: когда нам был нужен определенный типаж в спектакль «Только для женщин», а он хотел попасть в театр, я его взял и ни разу не пожалел – прекрасный артист!
Беседовали Валентина Попова и Анна Касюкова