«Наука – драйвер для разгона экономики»: специалисты УГЛТУ – о триумвирате ученых, предпринимателей и чиновников

Умеренный рост экономики РФ постепенно сменяется снижением. На фоне разгула коронавируса по отечественным бюджетам бьет нефтяной кризис. Конкретные прогнозы траектории стагнации пока не решаются дать ни эксперты, ни государственные структуры, однако уже сейчас очевидно: справиться с последствиями пандемии в считанные дни не получится.

Одним из драйверов экономического роста, безусловно, могут и должны стать отраслевые науки. В частности, науки о лесопользовании. Несколько месяцев назад ЕАН публиковал интервью с ректором УГЛТУ Евгением Платоновым. Ученый заявил однозначно: «Лес должен давать доход. Ведь это ресурс интересный и для страны очень важный. Мы обладаем этим ресурсом в таком объеме, что остается только позавидовать».

О том, как конкретная отраслевая наука способствует развитию предпринимательства, находит пути взаимодействия с чиновниками и помогает реализоваться молодым специалистам, мы поговорили с двумя уральскими учеными – заместителем директора института заочного обучения УГЛТУ, кандидатом сельскохозяйственных наук Артемом Поповым и доцентом кафедры лесоводства УГЛТУ, кандидатом сельскохозяйственных наук Антоном Оплетаевым.

От теории – к «полям». Из «полей» – в кабинеты

Артем Попов: «Еще в процессе обучения в вузе я для себя решил, что заниматься наукой для меня более предпочтительно. Соответственно, я начал понемногу вести исследовательскую деятельность в процессе подготовки кандидатской диссертации, параллельно шло преподавание. Потом это все как-то затянуло, из аспирантских научных интересов был брошен мостик к практическим исследованиям. И одно потянуло за собой другое. Оставшись преподавать в вузе, я продолжил заниматься наукой.

Тема кандидатской диссертации была связана с комплексной оценкой состояния и устойчивости сосновых древостоев, расположенных в зоне действия аэропромышленных выбросов, в моем случае – СУМЗа. Руководителем работы выступил профессор С.А. Шавнин, в диссертации отсутствовала явно выраженная лесоводственная направленность, работа имела экологический уклон. А дальше я начал отходить влево-вправо от этой темы. В конце концов, начал работать с С.В. Залесовым – это профессор, у которого на Урале сложилась своя научная лесоводственная школа. Соответственно, я все больше дрейфовал в сторону ее научных интересов.

Плюсом данной школы является ее ориентированность на решение практических проблем, существующих в лесной отрасли. В настоящее время структура лесной науки в РФ такова, что ты можешь заработать только если занимаешься прикладными исследованиями. Мы пытаемся предложить лесному бизнесу, современному лесному хозяйству какие-то решения, которые облегчат жизнь либо арендаторам, либо госчиновникам, а может быть, и тем и другим сразу».

Антон Оплетаев: «И эти решения удается внедрять. Я закончил университет в 2010-м году, и в том году, если вы помните, у нас бушевали лесные пожары. Все предприятия, которые работали на землях лесного фонда, озадачились, что же с этим сделать. Среди них оказались предприятия топливно-энергетического комплекса: у них вся разведка на лесном фонде, добыча – тоже на лесном фонде.

Перед нами поставили задачу – определить, кто основной виновник лесных пожаров. Это было первым нашим прикладным исследованием. Мы поняли, что пожары возникают там, где работают люди. Нет людей – нет пожаров. Получили конкретные данные и у руководителей лесных департаментов, у нас появились аргументы, с которыми мы были готовы выйти к арендаторам-лесопользователям и сказать: «Вам необходимо разработать проекты противопожарного обустройства лесов, чтобы быть готовым к пожарам».

Когда начинаются пожары, мы мужественно начинаем их тушить, а нужно готовиться заранее. Если заняться предупреждением – это не будет проблемой».

- Этот призыв был услышан?

А.О.: «Постепенно. Одна компания согласилась с нашими аргументами, мы провели работу, буквально за год все сделали и внедрили. На следующий год пожары в регион пришли снова, а у этой компании проблем не было. И тут начался эффект «сарафанного радио», да и «соседи» увидели, что меры помогают.

Когда горит 1 тыс. га, тушить трактором бесполезно. Но когда ты знал «горючие» места заранее… Заранее создал противопожарные барьеры… Лесопользователи просто отправляли бригаду на обычном УАЗике и подручными средствами легко ликвидировали очаг возгорания. Эффект есть! Плюс компания избежала штрафных санкций. Для них штрафная санкция – это репутационные риски. Иногда выгодней быть законопослушным заранее, чем потом оспаривать иски в суде.

Это конкретный пример, мы, используя свои научные наработки, помогли компании в противопожарном обустройстве. Здесь задачи диктовало не государство, а предприятия - арендаторы лесного фонда».

- Предположу, что и заработать на этом удалось? Деньги и наука нечасто «рифмуются»…

А.О.: «Когда я учился в аспирантуре, денег ни на что не хватало. Я работал в коммерческой компании, которая к лесной отрасли не имела никакого отношения. По сути, передо мной стоял выбор: закончить аспирантуру или поставить на всем этом крест. К счастью, на моем пути встретился профессор Сергей Залесов. Я ушел работать в университет. Да, сначала я потерял в деньгах, но я остался в науке. Потом пришли хоздоговорные темы с предприятиями, и наука стала приносить реальные деньги».

А.П.: "Да, Залесов умеет вдохновить. Это свойство его натуры. Сергей Вениаминович – человек, очень увлекающийся сам и, что важнее, умеющий увлечь за собой других. В лесном хозяйстве он попробовал все. В настоящее время он без преувеличения один из ведущих ученых-лесоводов в России, таких специалистов осталось очень мало".

Два столпа отраслевой науки

А.П.: «Почему у нас очень часто в отраслевой науке немного денег? Потому что отраслевая наука не понимает, для чего она нужна. Советские институты отжили свое, а новая точка приложения только нащупывается. Ответ очень простой – две функции современной отраслевой лесной науки можно обозначить следующим образом.

• Первая: быть «переводчиком» между органами власти, которые осуществляют надзор за лесами, и бизнесом, который ведет хозяйство на местах. Зачем? Да затем, что и в среде надзора, и в среде бизнеса очень много людей без профильного лесного образования. Часто нас приглашают в качестве своеобразного «третейского судьи» между арендатором и чиновником. Один – юрист-надзорщик, а другой – выпускник консерватории. Да, такие тоже встречаются среди арендаторов! И они говорят об одном и том же, но на разных языках. При этом спорят чуть ли не до драки, а позиции на самом деле не различаются! Мы приезжаем, садимся, слушаем, после чего говорим: «Ребята, вы говорите об одном и том же, но разными словами. Давайте мы вам поможем». С этого момента начинается конструктивный диалог.
• Вторая: конкретизировать положения федеральных нормативно-правовых актов с учетом региональной специфики. Законы, которые создаются в области лесного хозяйства, пишутся на огромную страну целиком. Видимо, федералы думают: «Мы зададим вам широкую рамку, а вы, в своих субъектах, эту рамку сузите и доработаете». Тем временем на местах люди ждут четкого сигнала сверху. И продолжают работать в предложенных границах до особого распоряжения. А сверху ждут инициативы снизу. Но инициатива снизу не идет, сказывается недостаток специалистов-лесоводов на местах. И здесь наука как раз может сыграть роль своеобразного «шута при дворе короля». Я могу прийти на какое-то совещание и предложить неочевидное решение. Чем я рискую? Ну максимум меня не пригласят на следующее совещание. А чиновник своему начальнику перечить не будет никогда. Я прихожу, забрасываю какую-то разумную штуку, и, если предложение срабатывает, «шестеренки» начинают цепляться друг за друга. Мы получаем положительный опыт, маленькую историю успеха».

А.О.: «Сейчас государственным органам очень сложно экспериментировать. Они действительно поставлены в рамки. Собственность на лес – федеральная, а региональным властям передали управление. Посмотрим советский период – распоряжение, управление, контроль и надзор были на лесничем. И каждый лесничий в конкретном регионе мог делать фактически все, что захотел. Захотели эксперимент – заложили эксперимент. В рамках закона, конечно. Сейчас лесничество ограничено широкими рамками».

А.П.: «Лесничество не рискует сделать «шаг влево – шаг вправо». У них нет достаточного количества полномочий для этого».

- Наука может стать драйвером перемен?

А.О.: «Такой опыт есть. Мы договариваемся с региональными властями, допустим, проводим какие-то эксперименты. И понимаем, что есть решения, которые очевидны, которые нужно использовать. Без нашего участия ни один лесничий не может это сделать. Может, он и видит эти решения, но внедрить их не может».

Наука – бизнесу

А.О.: «Самый очевидный пример. У нас есть способ очистки мест рубок – утилизация порубочных остатков. С лесосеки можно забрать пеньки, сучки и ветки на переработку. Полная утилизация. В какой-то момент в законодательстве этот пункт… Потеряли. Сжечь или оставить на перегнивание можно, а увезти на фабрику переработать нельзя!»

А.П.: «Его не специально оттуда «выбросили», а просто забыли. Пропустили».

А.О.: «Есть целые компании, которые готовы или которые исторически забирали и использовали эти остатки. Превращали отходы в доходы….»

А.П.: «И они оказались вне закона. XXI век, а мы не можем утилизировать отходы. По закону!»

А.О.: «Например, мы зашли в Пермский край с исследованиями. Доказали, что утилизационный способ никак экологии не вредит. Прошли определенные манипуляции. И строчка «вернулась» в законодательство».

А.П.: «По большому счету нам приходится иногда выступать в качестве своеобразных первопроходцев в плане узаконивания каких-то инициатив.

Позвонил коллега, сотрудник департамента лесного хозяйства по УрФО. К ним пришло письмо от бизнесменов с Ямала. Их беспокоит постановление правительства РФ № 800 «О проведении рекультивации и консервации земель». В нем достаточно много правовых пробелов, неясностей и расплывчатых норм, которые можно как угодно трактовать. Соответственно, нас спрашивают, даже если мы сейчас проведем какие-то исследования, как это узаконивать? И здесь опыт позволяет нам предложить следующую схему.

Мы проводим в течение нескольких лет комплексное исследование, направленное на изучение прикладного вопроса. Результатом исследования являются конкретные рекомендации – широкую, федеральную рамку мы конкретизируем. Выбрасываем то, что не нужно в условиях данного региона, оставаясь в пределах федерального норматива. Следующий шаг – мы защищаем свои рекомендации на уровне общественного совета, который существует при надзорном органе субъекта РФ, при департаменте или министерстве. Получаем там положительное заключение.

А дальше очень многое зависит от тех людей, кто возглавляет региональный орган власти. Они, конечно же, опасаются своими прямыми нормативными актами наши предложения внедрять. Им необходимо одобрение сверху. Они едут в Рослесхоз (федеральная структура в составе министерства природных ресурсов и экологии РФ) в научно-технический совет. И говорят: «У нас есть очень интересное исследование и его одобрение на региональном уровне. Могут ли наши ученые доложиться на научно-техническом совете Рослесхоза?»

Мы приезжаем. Докладываемся. Выслушиваем критику и отвечаем на вопросы. Получаем положительное заключение. Результатом является протокол заседания научно-технического совета, содержащий резолюцию: «Включить представленные региональные рекомендации в состав лесохозяйственных регламентов лесничеств субъекта». Раз в год лесохозяйственные регламенты пересматриваются. И наличие резолюции в протоколе «развязывает» руки чиновникам на местах – предложение начинает внедряться в практику лесного хозяйства региона. С 9 апреля 2020 г. вступили в силу новые редакции лесохозяйственных регламентов лесничеств Пермского края, в которые вошли новые приложения, содержащие методические указания по выделению объектов биоразнообразия при ведении заготовки древесины, разработанные сотрудниками Уральского лестеха и утвержденные подобным образом».

Вырубил – посади

А.О.: «Если смотреть широко, вся наука делится на несколько категорий. Первая – фундаментальная. Вторая – прикладная: работа по задачам, поставленным предприятиями. Третья – инициативная, тоже близкая к прикладным, но в основе имеющая то, что вижу уже я как ученый.

Сейчас ожидается переход к инновациям в лесовосстановлении. Целая президентская программа «Закон о лесной компенсации»: 1 га вырубили и должны стремиться к тому, что тот же 1 га будет восстановлен. Возникает потребность в посадочном материале, причем с закрытой корневой системой – в горшочках».

А.О.: «Это инновационный материал: его можно высаживать весной, летом и частично осенью. При стандартной технологии мы материал можем высаживать две недели весной и две недели осенью, то есть шесть месяцев в году, пока у нас зима, мы интенсивно рубим его современными валочными машинами, но затем нам дается две недели весной, чтобы этот лес посадить. Это нереально. Да, в советское время останавливались предприятия и люди шли на посадку. Сейчас такой фокус не пройдет, сценарий не работает.

Есть выход: посадочный материал с закрытой корневой системой. Но то, что работает в Скандинавии, не работает у нас. В Скандинавии одна подзона тайги – северная тайга. Возьмем только нашу Свердловскую область – у нас их три: подзоны южной тайги, средней и северной плюс западный макросклон Урала и восточный макросклон Урала. Под каждую зону нужно подобрать свою систему посадки.

В стране построили около десяти современных центров – стали выращивать посадочный материал по скандинавской технологии. И получили разный результат: на Севере – Ленинградская область и Коми технология работает, а в Воронеже и Алтайском крае – нет. Там сосна – тут сосна, но результат разный!

Оказывается, глубина корня имеет значение. На севере скандинавских размеров посадочного материала достаточно, а на юге – нет, корень должен быть глубже. Результат люди получили спустя много лет. А деньги потрачены. И открылось целое направление для исследований: какой параметр корневой системы нужен для каждой зоны тайги.

Тем временем в текущих требованиях к посадочному материалу учитываются только два показателя: высота надземной части и толщина корневой шейки. Корень не учитывается совсем. Но для лесовосстановления, как мы поняли, это важнейший показатель. И его важно изучить и учесть».

Спастись от пандемии

А.О.: «Второе интересное научное направление – защита сеянцев от болезней. Представьте, если выращивать посадочный материал в теплице. Это закрытая модель планеты, где пандемия может возникнуть моментально – зараженные растения могут вызвать гибель всего урожая.

Наш перечень разрешенных средств защиты растений для лесного хозяйства – пестициды и гербициды – не обновлялся долгое время. А все фитопатогены обладают резистентностью, устойчивостью к препаратам. Все, как у человека: к одному антибиотику привыкли – начинаем разрабатывать другой. Здесь точно такой же принцип. Нужно разрабатывать систему препаратов, которые гарантированно будут защищать эти сеянцы в теплицах».

Родному лесу – родные саженцы

А.О.: «Третье направление исследований – внедрение геномных технологий, которые позволят с точностью определять: откуда произошел посадочный материал или древесина.

На Урале мы можем выращивать только наши районированные лесные породы – уральские. Мы не можем посадить здесь баобаб из Африки или дуб из Подмосковья. Но мы не застрахованы от жульничества. Из соседних регионов везут посадочный и семенной материал под видом местного. Доходит до того, что сосну привозят из Белоруссии. И она – «почему-то» – здесь гибнет. Она не привыкла расти в таких природных условиях. Как это контролировать? В настоящее время принцип контроля заявительный. Продавец привез семена из Белоруссии и говорит: «Эти семена из Свердловской области». Проверить это сложно.

Сейчас университет ведет переговоры с Рослесхозом и Рослесозащитой. На базе Уральского государственного лесотехнического университета мы хотим открыть совместную лабораторию, которая займется генетическими исследованиями. Это позволит нам понять, откуда «пришли» семена. Технология доступна, и это не так дорого.

Для того, чтобы такие исследования проводить, надо создать базу данных – базу эталонов. Мы изучим все регионы Большого Урала и с каждого лесничества возьмем данные о генотипах. И тогда мы сможем четко контролировать, чтобы на нашей территории были высажены растения только местного происхождения. Получим гарантию – все леса из наших семян».

А.П.: «Очень часто бывает так, что человеку продают семена из другого лесосеменного района и говорят: «Да, семена районированные – вот, за забором буквально собрали». Покупатель выращивает из них посадочный материал, который впоследствии при создании лесных культур гибнет. У человека появляются подозрения, что ему подсунули некондиционный семенной материал, но получает ответ: «Ты просто не соблюдал технологию посадки». Создание лаборатории, о которой говорил Антон Сергеевич, позволит исключить такое развитие событий».

Вопросы прибыли

А.П.: «Мы пляшем от заинтересованности бизнеса. И это третья функция отраслевой науки – обозначать горизонты. Ученый может заявить: «Ребята, я, как специалист, посмотрел вперед и говорю вам – в ближайшее время такая-то технология будет актуальна и востребована». Далее ученый предлагает профинансировать его исследования. Мы, когда заключаем договор, очень часто прописываем, что авторские права – наши, а продукт поступает в собственность заказчиков. Поэтому, если бизнес видит для себя в этом интерес, мы готовы работать».

- А бизнес видит?

А.П.: «Пока очень редко. Здесь две стороны одной медали. Наивно полагать, что к нам в теплый кабинет придет бизнес и скажет: «Ребята, вы такие классные. Давайте мы вам денег дадим!» Это было бы здорово, но это так не работает. Первые два-три договора ты всегда показываешь себя. Фактически первые два договора я отработал в ноль. Взял сложную задачу и постарался ее решить. Да, я ничего не заработал, но потенциальные партнеры увидели, что у меня что-то получается».

- Что это были за разработки?

А.П.: «Чисто прикладные вещи. Я пытался проложить трубопровод по границе земель лесного фонда и земель населенного пункта. Это очень серьезная проблема. У нас сведения о землях различного назначения находятся в разных базах, которые между собой очень плохо стыкуются. Это вызывает огромные сложности на этапе согласования.

Ты разрабатываешь документ. Идешь с ним к специалистам лесного хозяйства, учитываешь все их пожелания, они тебе его подписывают. Затем тащишь документ в горадминистрацию, где тебе говорят: «Извини, парень, эти участки не в лесном фонде». Иногда такую польку-бабочку приходится танцевать, чтобы подписать!

Но в процессе ты понимаешь объем сложностей, которые тебя ждут на земле, и начинаешь проще относиться к проблемам людей, которые решают производственные задачи, а не просто отмахиваешься от них учебником. То, что в учебнике, – это правильно, но очень тяжело стыкуется с производственной базой. Ты начинаешь читать нормативные документы и, если видишь там конкретные глупости и упущения, пытаешься предложить пути выхода из этих ситуаций».

- И это подводит нас к дверям чиновничьих кабинетов…

А.П.: «В первый раз, когда ты приходишь с бумажкой в департамент лесного хозяйства, на тебя смотрят как на одного из множества людей, кто сюда ходит просто как на работу. При этом многие посетители «отбывают номер», им любыми способами хочется согласовать документ. А чиновники тоже люди. Если они видят, что человек не просто работает абы как, а ищет и предлагает разумные решения проблем, они начинают через месяц-другой относиться к тебе как к родному. Иной раз начинают на «нормативку» по-другому смотреть. С этого момента стартует совместная работа: они тебя узнали как специалиста, да и ты к ним относишься не как к столоначальникам, которые из тебя просто кровь пьют. Человеческий контакт происходит, и это позволяет двигать серьезные вещи вперед».

А.П.: «Бизнесу неинтересны исследования ради исследований. Он ищет выход из проблемных ситуаций. Чаще всего этот выход – изменения в законодательной базе. Очень широкая норма – это очень плохая норма. Бизнес понимает эту норму одним образом, проверяющие – диаметрально противоположным. «Хорошо!» - иногда говорит бизнес и начинает действовать, как ему предписывает контролер. И как только это случается, надзорные органы занимают позицию, на которой изначально стоял бизнесмен. Контрагенты меняются местами, а проблема не решена, нарушение присутствует, просто оно поменялось. Функция здесь - поймать бизнес на чем-нибудь, заставить платить штраф. Недобросовестные люди есть и в бизнесе, и в госорганах».

- Какую функцию в вопросах ответственного лесопользования берет на себя наука?

А.О.: «Мне довелось побывать на стажировке в США. У них нет правил заготовки древесины. И у них «черным лесорубом» можно назвать любого. Они как считают? «Я учился в университете, значит знаю, как правильно». И каждый считает по-разному: один рубит сплошной рубкой, другой - выборочной. Конкретных лесных законов изначально нет. Рубка, как правило, не регламентируется, особенно в частных лесах.

Но мне почему-то говорят, что «черные лесорубы» в России. Хотя у нас правила лесопользования написаны. Есть Лесной кодекс, правила заготовки древесины, правила лесовосстановления и рамки. И люди работают в этих рамках, и в каждом нормативе есть логика. Все законы – ширина лесосеки и предельная площадь – идут еще с советских времен».

А.П.: «Даже не с советских, а с петровских. У нас по большому счету немецкая система лесного хозяйства, посаженная немецкими специалистами на нашу почву. Как и многие вещи в отечественной науке. Поэтому «Орднунг, Орднунг»: «Порядок и еще раз порядок»».

А.О.: «Тем временем в мире существует очень много фондов и соответствующих им сертификаций. Например, FSC-сертификация: она подтверждает, что древесина получена из ответственных источников. В Европе, например, если ты покупаешь пиломатериалы или бумагу без значка FSC, считаешься спонсором «черных лесорубов»».

А.П.: «Само собой, это способ защиты рынков».

А.О.: «Именно! И, чтобы попасть на рынок европейский, мы должны купить конкретную лицензию. И что они делают? Направляют свою делегацию, и та смотрит, работаем ли мы в соответствии с нашими же законами. Зачем? У нас ведь тоже работа ведется. Есть свои надзорные органы, свои системы мониторинга. Это борьба за рынок. Ты не попадешь на рынок, если не купишь «путевку». Так что все эти международные фонды можно рассматривать как проводника легализации входа на рынок».

- Так, может, американская модель была бы логичней для нашей системы – отменила бы рамки совсем?

А.О.: «Нет. Нам нельзя давать такую свободу. Все наши нормы носят запретительный характер. Все-таки нас надо ограничивать, так как изначально собственность на лес государственная».

А.П.: «Очень часто люди берут какие-то вещи из других стран и считают, что у нас они будут работать хорошо автоматически. Классический пример: многие читали книгу Дэйла Карнеги «Как приобрести друзей». Россиянин читает эту книжку и полагает, что он получил какое-то суперзнание о том, как делать из подчиненных ему людей единомышленников.

В вольной трактовке Карнеги пишет следующее: «Ты пришел на предприятие – поинтересуйся с ходу у работников, как у них дела, как семья, жена и дети». Теперь представьте, вы пришли к себе на лесопункт, там сидит человек, вчера ему было очень хорошо, сейчас ему очень плохо. Жену он месяц не видел – работает вахтой. А вы приходите и говорите: «Как здоровье? Как жена?» Все заканчивается тем, что в вас летит полено.

К любому знанию, которое ты получаешь, нужно относиться критично. Вовсе не значит, что американская система неправильная, а наша правильная. Может быть, мы когда-нибудь будем работать, как они, или наоборот, но произойдет это не завтра. В каждом месте есть своя специфика, свои особенности.

Почему в советские времена было большое количество лесных вузов? Потому что в советские времена нормативные лесоводственные документы писались под конкретные крупные региональные лесные экосистемы. Существовали наставления по рубкам в горных лесах Урала и равнинных лесах Урала, отдельные своды документов. И работала система лесных вузов, готовивших специалистов, способных грамотно вести хозяйство с учетом региональной специфики лесов Северо-Запада, Центральной России, Поволжья, Кавказа, Урала, Западной и Восточной Сибири, Дальнего Востока. Лес везде разный. Для каждой крупной географической территории был свой лесной вуз. Я считаю, именно такая система была правильной и эффективной.

Конечно, мы при существующем положении дел, когда на всю страну осталось всего три лесных вуза, чувствуем себя достаточно уверенно, ведь на огромных пространствах от Урала до Тихого океана почти никто, кроме Уральского государственного лесотехнического университета, не готовит массово лесных специалистов. И это делает наш вуз востребованным. С другой стороны, мы все-таки работаем в тесном контакте с отраслью и переживаем за нее. Поэтому поглощение Московского государственного университета леса таким уважаемым университетом, как МГТУ им. Баумана, – это трагедия для нас. Не из-за того, что они стали частью большого и сильного университета. А потому, что в этом большом и сильном университете проблемы лесной отрасли неизбежно будут отложены в дальний угол».

Перспективы для молодежи

А.О.: «Темпы развития отрасли и экономики невероятно ускорились. Но я заметил, что те, кто хочет связать работу с лесом, – это по большей части фанаты. Что может привлечь в лесу? Там комары, там змеи, дикие животные и грязь. Но все равно туда идут. Так что тут есть какая-то особенность».

А.П.: "Если молодой парень или девушка любят природу, любят лес, то лесное хозяйство для них - это то, что нужно. Отрасль нуждается в грамотных молодых людях. Людей с дипломами о высшем образовании очень много. Но когда начнешь искать профессионала для решения важного прикладного вопроса, всегда сталкиваешься с проблемами. Дефицит квалифицированных лесных кадров – главный тормоз развития отрасли. Поэтому человек, получив диплом, не должен успокаиваться. Он должен понимать, что он только в начале пути, должен быть готов к развитию. Такой подход позволит ему лет через десять трансформироваться в профессионала. Спрос на наших выпускников, которые стремятся себя найти, огромный. Ребята, которые себя проявляют во время учебы и постоянно растут как специалисты, находят себе работу сразу же, получив диплом и переступив порог университета. Не они бегают и ищут хорошую работу - за ними охотятся, за ними приходят работодатели.